Цементная блондинка (Право на выстрел) - Страница 86

Босх уже начал засыпать, когда Сильвия вновь заговорила:

— Гарри.

— А?

— Ты волнуешься из-за суда? Из-за того, как пройдут заключительные выступления?

— Не очень. Мне не больно нравится сидеть в этом рыбачьем садке, когда всякий, кому не лень, пытается растолковать мне, почему я сделал то, что я сделал. Но если ты имеешь в виду исход процесса, то он меня мало волнует. Он ничего не значит. Просто мне хочется, чтобы все поскорее закончилось, а что они там решат — плевать. Ни одно жюри присяжных не может оценивать мои действия. Ни одно жюри присяжных не может указывать мне, прав я был или нет. Понимаешь? Этот процесс мог бы продолжаться год, и все равно они ни черта не поймут в том, что случилось той ночью.

— А управление? Их-то это волнует?

Босх пересказал Сильвии слова Ирвинга по поводу того, каков может быть эффект процесса. Он, правда, ни словом не обмолвился о том, что заместитель начальника управления знал, оказывается, его мать. Однако рассказ Ирвинга заново всколыхнул все в памяти, и впервые после того, как Босх лег в постель, ему захотелось курить.

Однако, отбросив мысль о сигаретах, он не поднялся, и некоторое время они лежали молча. Босх смотрел в темноту. Сначала он думал про Эдгара, затем его мысли перенеслись на Мору. «Интересно, — подумалось ему, — что сейчас делает коп из полиции нравов? Тоже лежит один в темноте? А может, рыскает по улицам?»

— Гарри, то, что я сегодня тебе сказала — серьезно.

— Ты о чем?

— О том, что я действительно хочу знать о тебе все: плохое, хорошее, твое прошлое. И хочу, чтобы ты знал все обо мне. Не отмахивайся от этого, иначе нам несдобровать.

Сонной нежности в голосе Сильвии поубавилось. Босх закрыл глаза и продолжал молчать. Он знал, что для нее эта тема была важнее всех остальных. Ее жизнь с предыдущим мужчиной не сложилась, поскольку они не использовали рассказы о прошлом друг друга в качестве кирпичиков для строительства своего будущего. Подняв руку, Босх погладил большим пальцем шею Сильвии. После секса от нее всегда пахло так, словно она только что напудрилась, хотя Сильвия даже не заходила в ванную. Для него это было загадкой. Прежде чем ответить, Босх немного помолчал.

— Тебе придется принять меня без прошлого... Я плюнул на него и не хочу оглядываться, копаться в нем, рассказывать или просто думать о нем. Всю свою жизнь я только и делал, что бежал от прошлого. Ты понимаешь меня? Если даже адвокат в зале суда имеет право швырнуть его мне в физиономию, это вовсе не значит, что я должен...

— Что, скажи?

Босх не ответил. Он повернулся к Сильвии, поцеловал ее и обнял. Ему хотелось держать ее в объятиях, подальше от этой пропасти.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я люблю тебя, — ответила она.

Прижавшись к нему покрепче, Сильвия уткнулась лицом в его шею. Ее руки обнимали его так крепко, будто она была чем-то напугана.

Впервые он произнес эти слова. Впервые сказал их кому бы то ни было. И чувствовал себя хорошо. Это ощущение, казалось, можно было потрогать руками — будто в его груди расцвел ярко-красный цветок. И Босх понял, что, очевидно, это он был слегка напуган. Будто, произнеся несколько простых слов, принял на себя колоссальную ответственность. Это было пугающе и восхитительно. Босх вспомнил, как улыбался самому себе в зеркале.

Сильвия лежала, крепко прижавшись к нему, и Гарри ощущал на своей шее ее дыхание. Скоро оно сделалось равномерным, и Сильвия уснула.

Лежа без сна, Босх еще долго прижимал ее к себе.

Теперь ему уже не уснуть. Бессонница украла те чудесные ощущения, которые только что довелось испытать. Он размышлял над словами Сильвии о предательстве и вере и понимал, что залог, которым они только что обменялись, растает, как воск, если они будут строить на фундаменте недомолвок и жульничества. Ему придется рассказать ей, кто он такой и что он такое, если произнесенные им слова были чем-то большим, нежели пустым звуком. Он вспомнил, что говорил о словах судья Кейс: «Они могут быть прекрасными или отвратительными и без ваших усилий». Босх произнес слово «люблю». Теперь он знал: от него зависит, станет ли оно прекрасным или отвратительным.

Окна спальни выходили на восток, и первые проблески рассвета только-только стали пробиваться сквозь ставни, когда Босх наконец закрыл глаза и уснул.

Глава 22

Когда утром в пятницу Босх появился в зале судебных заседаний, он выглядел помятым и взъерошенным. Белк уже сидел на месте, царапая что-то в своем желтом блокноте. Подняв глаза на севшего рядом Босха, он сразу же оценил его:

— Ты выглядишь, как кусок говна, и воняешь, как пепельница. Кроме того, присяжные сразу заметят, что в этом же костюме и галстуке ты был вчера.

— Верный признак того, что я виновен.

— Не пытайся казаться умником. Никогда не знаешь, что взбредет в голову присяжным.

— А мне, откровенно говоря, на это плевать. Тем более, что сегодня как раз ты должен выглядеть как новенький, не так ли, Белк?

Это было не очень честно — говорить подобное человеку с сорока килограммами лишнего жира, тем более что того бросало в пот от каждого взгляда судьи.

— Что, черт побери, значит «мне плевать»? Сегодня все должно решиться, а ты приперся в таком виде, будто спал в машине, и заявляешь, что тебе плевать!

— Я — в нирване, Белк. Я называю это Дзен — искусство наорать на все вокруг.

— Но почему именно сейчас, Босх?

— Потому что я понял: есть вещи гораздо более важные, чем то, что думают двенадцать присяжных. Даже в том случае, если прямо из зала суда они отволокут меня в каталажку.

— Заткнись, Босх, — огрызнулся Белк, взглянув на часы. — Через десять минут начинаем, и я хочу подготовиться. Я все еще работаю над своим выступлением. Думаю, я окажусь даже лаконичнее, чем того требовал Кейс.